Прибытие
Как известно, на Марсе не может быть жизни, в том виде, в котором мы люди привыкли, в том виде, как мы знаем её, свою жизнь на Земле.
За пределами физического объёма всё иначе, там иная жизнь. Жизнь астральная, тонкого мира звёзд. И в тонком мире мы пришельцы, и гости в солнечной системе, живущие где-то там, в плену материи, в плену физики и эмоций, заселяем планету, на которую прибыли из вне. Марсиане знают, что мы принадлежим Луне, хоть мы и считаем себя людьми Земли, мы позабыли, что тоже когда-то были астральными всадниками.
Марсиане могут странствовать в космосе. Всадники, наездники, создающие транспорт из тонких вещей, в тонком измерении. Мы же путешествовали на Луне, пока не столкнулись с Землёй и не родилась новая форма жизни. От удара, наши тонкие формы, наши души стряхнуло на Землю, и мы остались на ней, в плену у материи, облечённые в физику тела.
Как раньше нет пути, вернуться в Космос, вернуться всецело к Луне. Привязанные к ней душой, а к Земле телом, мы стали множится, в надежде вырваться из плена, обратно… в странствие, обратно к Луне и Космосу.
Луна осталась с нами, осталась собой. Она никогда не была холодной и одинокой, и никогда не будет, пока живы мы, пока ей принадлежим. Она светит и зовёт нас домой, пусть Земля и стала нашим новым домом. Сквозь циклы движения в колёсах и круговоротах материи мы позабыли, что мы нечто выше, нечто больше, чем тело… Но речь пойдёт не об этом. Эта история про всадников Марса. Посетивших нас, в тонком мире.
Всадники прибыли ночью, как и всегда — в астральном измерении ночь и Звёзды. Дни и года — это удел малого колеса, удел физического объема, наполненного круговоротом формы, и жизни в форме, движением нашей жизни в том числе.
Вы знали, что на Марсе очень любят гонки?
— Слушай, зря ты так. Если бы тебя захватило такое многообразие чувств… Куда им ещё стремиться? Только в чувствование.
— Ну да, или расковырять себя и взглянуть изнутри. Да они примитивны! Ты взгляни, они ведь даже не могут видеть, сквозь свои глаза, сквозь своё же тело. Для чего им вообще жить?
— Да, я тебя понимаю… Ты готов?! Ты же понимаешь, что тебе не победить. Ты слишком тяжёлый, чтобы опередить меня.
— Нууу нет, это ты слишком лёгкий, чтобы удержаться на линии…
Открылся просвет, между малыми и большими колёсами движения всего и, на мгновение, открылся коридор для гонки. Мгновение может быть вечностью в ментальном мире, и всадники устремились в эту вечность, чтобы опередить её, чтобы успеть проскочить в этот коридор.
Тяжёлый всадник оказался прав сегодня. Его верный друг и соперник был слишком лёгким в этот раз, чтобы плотно удержаться на линии их гонки. Его начало болтать и он потерял скорость, пусть и значительно превосходил ей своего товарища.
Медленный и тяжёлый прибыл на Марс первым, и победил за счёт ровности и стабильности своего полёта-прыжка. Прибыл первым и первым был лишён транспорта. Вслед за ним был наказан и его друг, за нарушение правил гонок. Ибо правило требовало от гонщиков держаться в стороне, от других форм жизни. Не прыгать и не странствовать, касаясь других измерений, и в них не входить. Линия гонок должна быть чистой, иначе глобальное движение может быть нарушено (хоть это и считалось невозможным, правилу следовали все).
Что может быть худшим для марсианина? Правильно, остаться без своего транспорта. Остаться без возможности погонять. Кому сейчас интересно просто астральное путешествие? Это медленно, и уже почти никому не нужно.
— Кто мог нас увидеть? Культура астральной жизни была утрачена, за несколько последних движений их сотенного колеса. Это невозможно!
— Как видишь. Астральный суд не ошибается, он естественен, он сам собой разумеется, по фактам происходящего. Так что…
— Да, но я хочу вернуться. Хочу убедиться, лично взглянуть. Ты пойдёшь со мной?
— Потратить малое движение колёса на то, чтобы добраться до Земли? Потратить вечность на этот астральный прыжок, обходя каждый круг полностью? Без коридора?! Конечно. Что нам ещё делать без циклов, без нашего транспорта? Ты сам-то готов? На перегонки?
— Я готов. Погнали!
И они гнали, гнали целую вечность, если измерять человеческими часами. Путешествие без транспорта, в любом измерении, занимает больше времени.
Наши всадники, без своего транспорта, буквально через секунду времени земного, сквозь вечность движения всех колёс, повторяя коридор в обход, вновь прибыли на Землю.
— Рискуем утратить скорость и остаться здесь проводниками, до следующего коридора. Без транспорта-то.
— Да, Земля любит и держит крепко, но главное не поддаться Луне. Ты то лёгкий, тебе и не грозит…
— Я тебя не оставлю. Куда мне торопиться? Мне вообще, если честно, интересно всё это шевеление материи… Тут красиво.
— А мне не нравится, по мне лучше, когда гладко, я не люблю их измерение. Когда гладко, тогда быстрее. Осмотримся, но глубоко не пойдём.
— Искать вместе будем или в отдельности?
— Давай осмотримся. Встретимся тут, метку я оставлю.
Память
— Привет, ты ещё помнишь для чего мы здесь?
— Помню…
— Но для чего мы тут на самом деле? Это лишь причина прибытия. Ты чувствуешь тоже?
— Чувствую, и прости, друг мой, но я теперь знаю, что должен остаться. Я хочу пойти в колесо.
— Да, именно тот, кто больше всех смеялся над людьми и их бессилием. Ты хочешь воплотиться на Земле? А Луна как же? Как же…
— Ты прав, Луна меня заберёт. Она примет меня, как только я обрету тело, как только воплощусь в материи.
— И ты думаешь, что сможешь оттуда выбраться?
— Я не знаю… но я должен идти в колесо. Теперь это моя гонка…
— … друг мой. Я останусь твоим проводником. Тонкий мир всегда будет с тобой.
— Но тогда ты не сможешь вернуться на Марс! Навечно останешься без транспорта… и будешь вне закона, дома, на родной планете.
— Я часть жизни, а значит и часть закона, Единого Закона. Транспорт на Земле и не нужен. Буду восхищаться красотой. Что можно успеть за человеческий вздох, за человеческую жизнь? Как ты один? Тут моя лёгкость и пригодится, тут и будет моя гонка. Я проведу тебя в тонкий мир, снова и снова, столько, сколько понадобится.
И колесо закрутилось. Друзья и соперники гонщики начали новый виток движения, но уже вместе с Землёй и на Земле. Физический мир забрал тяжёлого быстро, и его увлекла круговерть материи, его дух смешался с потоками жизни, и был пленён, низвергнутый, в конце концов, на Землю человеческой жизнью, телом ребёнка из вагины матери.
Его друг, соучастник преступления черты миров, с восторгом и восхищением, до того совершенно не свойственными ему, наблюдал за перевоплощениями гонщика, и стремился, гнался за ним, сквозь плоскости и объёмы измерений, не покидая надолго тонкий мир, неизменно в него возвращаясь.
Проводник осваивал и изучал проходы, в этих колёсах времени и материи. Всё больше искушаясь миром и измерениями Земли. Земли, всё же, летящей в космосе.
Вот же он, друг, позабытый и отброшенный человеческой жизнью, туда, в самый низ, где можно ощутить землю под ногами. Душа жива, и она помнит, помнит, пока он рядом. Разве человек не видит его? Видит, но только пока ещё мал, пока ещё не сформирован и не скован своим же умом.
Теперь, астральный странник, друг, останется в памяти немного странными и сказочными воспоминаниями… воспоминаниями из самого раннего детства.
Я тебя боюсь
— Ты видишь?! Он опять так смотрит… Ты посмотри на него, посмотри, как он улыбается, какой он спокойный… даже странно. Что он там видит? Ты посмотри, посмотри!
— Всё хорошо, родная… Да… эти его глаза… Может он видит ангела? Может он видит своего ангела хранителя?
— Не знаю… немного жутковато это всё. Разве нет?
— Он же улыбается, а значит всё в порядке. Выключаю свет, пускай засыпает.
Отец прикрыл дверь, оставляя широкий просвет, и не подавал виду. Его руки немного дрожали, как и поджилки. Он тоже чувствовал, что в их доме кто-то есть. Иногда, вот так, вечерами, ребёнок успокаивался, как будто общаясь с кем-то, улыбаясь и вытягивая ручонки перед собой. В комнате становилось прохладнее, становилось спокойнее и звонче.
Воздух снова звенел, дышать стало чуточку легче, перед самым сном подросший мальчик снова почувствовал это спокойствие и расслабленность своего тела. Уже взрослый, почти сформированный мальчишка, отстранённый. Сегодня он засыпал легко, и вместе с этой лёгкостью, к нему явился старый друг, перехватывая его, приглашая в тонкий мир.
В тонком мире нет слов и звуков, в привычном для человека понимании. Даже поздороваться, поприветствовать, можно только намерением. Способен ли мальчишка оценить и понять намерения космического странника, которого повстречал во сне?.. Да и сон то этот не сон вовсе.
Мальчик смотрел на своего верного друга, а время текло наоборот. Смотрел сквозь своё подсознание и сознание, сквозь подростковый ум, пытаясь выразиться, как уже привык в физическом мире.
Смотрел и не мог сказать, не мог закричать, без голосовых связок. Не мог шевелиться, какие уж тут гонки и странствия, когда не можешь переместить, хоть на миллиметр, своё тело, которого в астрале тоже нет. Тонкому миру — тонкие тела, тонкие вещи…
Странник смотрел, а время текло наоборот. В этом колесе, в этой реальности проходила человеческая жизнь, целиком, а для лёгкого, для тонкого странника и «ангела хранителя» шли секунды, шли минуты, шли лишь часы времени, пока мальчик вырастал, взрослел, становился мужчиной и умирал, снова уходя с потоком в колесо.
Проводник-то станет лучше, и сможет застывать, сможет течь по потокам, всегда находя выход. А сколько человеку может понадобиться времени, чтобы понять, где он и что с ним происходит?
Ангел наблюдал и был рядом, а первая жизнь, первый оборот в материи, просто прошёл мимо. Его друг, неумелый, наломал и наследил, увлечённый, в итоге, кармическим колесом ещё глубже. Они встречались, на секунды, с возрастом всё реже и сложнее. Лёгкий наблюдал за его любовью и ошибками, за его достижениями и радостью, за его развитием, в плену, и за его умиранием, не в состоянии найти с ним общий язык, не адаптировавшись пока к этим странным механизмам и циклам жизни на Земле. Лишь на исходе, он снова заглянул в него, в его душу. На исходе первой человеческой жизни, своего друга гонщика.
Какие уж там астральные полёты, с этим мясом на костях. Хорошо хоть один другого не боялся.
Пожилой человек, старик, смотрел сквозь свою жизнь, сквозь физическое пространство, сквозь материю, и что-то как будто просвечивало, что-то знакомое, какой-то силуэт. Старик думал, что не здоров, и что это ангел пришёл за ним, чтобы забрать в мир иной.
Силуэт улыбался в ответ, но без лица, без эмоций, и человеку сложно было его понять. Хотелось радоваться и хотелось плакать. Человек верил, понимал, и знал то, чему его научили за эту жизнь другие люди. С верой и мыслями о вечной жизни в ином мире, он окунулся всё в ту же свою жизнь, в ту же жизнь на Земле, но уже в другом воплощении.
Пока он будет снова рождён, его верный ангел хранитель сможет искуситься, и будет готов снова его повстречать, чтобы вести в тонкий мир.
Но будет ли это нужно человеку, уже позабывшему, кто он такой? Когда есть столько всего, столько всего человеческого.
Человек и
Лёгкий странник утратил своё астральное дрожание и возможность владеть транспортом, окончательно. Обрёл себя нового и восхищённого, восторженного, влюблённого. Он больше не гнался и знал себя, как астрального проводника от Земли к тонкому миру. Между измерениями расстояния нет, но путь от одного к другому сложен, неясен, извилист, если начать гнать, начать торопиться…
Прихода во второе воплощение ангел не видел, не застал — проскочил. Смеяться научился.
Они повстречались, когда она была уже взрослой девушкой. К тому времени ангел мог различать языки, выделяя для себя важные интонации. Повстречались, и были рядом. Она снова чувствовала его, снова улыбалась и была спокойна, уходила за какой-то странной и родной силой во снах. Ходила из своего тела, постигая техники земным умом и, благодаря проводнику, стремительно быстро училась. Стремительно быстро, за пару десятилетий научилась и… была просто смыта. Смыта волной человеческой гибели, войной. Смыта и отброшена ещё на сотни лет. Куда и последовал, за душой друга, уже накрепко привязанный, ангел хранитель. Туда, где третье воплощение стало наиболее удачным. И человеческий опыт предыдущих жизней, с астральные привкусом, и проводник, были рядом.
Тут остановимся, в этой точке, чтобы получше рассмотреть.
Они одно целое — он и его конь. Воплощение гордости кавалерии Калифа. Посмотрите, как они несутся… как стремительно и неистово они летят в бой. Посмотри, как необъяснимо мерцают его крылья за спиной… Одно его появление на поле боя сводит с ума, повергая в ужас безумия. Необъяснимо. Мерцание…
Он так ярко светит, что на поле боя оборачиваются, оглядываются, взирают под ноги и в небо, своими отрубленными головами, посеченными легко, как фрукты.
После первого же своего выступления в передовом отряда на вражескую территорию, он привлёк десятки новичков, а затем и сотни. Его Калиф был в восторге, и щедро вознаграждал своего крылатого воина. Но того не интересовало золото, не прельщали земли, того увлекал лишь бой, стремительная гонка, полная задора и игры с жизнью. Он доблестно и самоотверженно нёс веру, нёс смерть, весело и беспощадно, непоколебимо и неистово, как благословенный берсерк…
Бесстрашие? Даже близко не так, потому что в этом слове есть страх, а в нём, как и в его последователях, в его воинах, страх отсутствовал, как отсутствовал иногда и здравый смысл. Их так и прозвали безумцами — дели, делибашами, делибарами — неистовыми всадниками господа. И он, крылатый, сам создал и обучил передовой отряд, в большинстве из вновь обращённых в веру, разросшийся до многих тысяч, верных, и таких же сумасшедших как он сам.
Парадокс, но чем выше он поднимался в глазах врагов и в глазах соратников, тем сильнее его тянуло к земле.
— Здравствуй… мой милый друг.
— Приветствую тебя, сердце Господне! Слава всевышнему, за безграничный дар, приклоняюсь великий маккарабун! Пойдёшь ли ты сегодня со мною в бой, как я ходил с тобой в тонкий мир? Пора ли нам явиться в полной силе? Озари явлением своим мою неистовую гонку! Я крепок и буду достоин, взора твоего и участия.. Слава…
— Замолчи… ты опять начинаешь. Не люблю этого, не склоняй предо мной головы, ты равный мне, просто ты позабыл… Только господь и смотрит… Ты подготовил крылья шире, чтобы не смущать воинов на поле боя?
— Да, мой господин, всё как ты говорил… Слава Всевышнему за благословение! Мои мечи остры! Мой конь как горячая сталь, да не остынут наши тела на поле боя! С нами великий непобедимый проводник маккарабун!
… и он кричал, и он молился, всё теряя и теряя человеческий облик. И он облекал тело своё и тело коня в шкуры хищных бесстрашных зверей. И он крепил булавы к седлу, и собирал колчан и лук с закреплёнными чёрными крыльями, чёрными как сама ночь, как бездонный космос. И он молчал, и он светился, пред самым рассветом.
И люди его были готовы, были крепки и неистовы. И выступили они, с первым помазанием неба новым днём, с первым светом солнца. Лишь самые достойные, идущие сквозь десятки и сотни походов, могли выступать рядом с ним впереди, чуть поодаль, чтобы не попасть под его мечи… И был рядом с ним, сливаясь в гонке, его древний и высокий друг, искажая само пространство вокруг него.
Бой
Колесо увлекло и окрасило цветом веры виток движения астральных всадников. Цвет красный. Проводник был рядом со своим другом, с самого его зачатия, уже видя, куда лежит их гонка. Эгрегор веры силён, и друзья явились в нём: один воплоти, другой принимая правила игры.
Только Господь и видит.
Глупцы. Самонадеянные глупцы. Красное полотно стяга показалось на холме и к нему устремились воины, встречая врага. Стойте! Но они шли, они скакали на встречу своей погибели. Как он красив, как он несётся, под этим красным полотном.
Его верные последователи из приближённых сотен впали в безумие, от восторга и радости, необъяснимой и неведомой никому кроме них. Уже поздно. И не важны тысячи соратников крылатого всадника, скрытые за километрами и ландшафтом — им и не достанется бой. Не важны навыки врага, не важна тактика, ничего не важно… кроме жизней. Уже слишком поздно. И как вы не поняли раньше? Ничего не может противостоять всаднику Господа, неистовому и неудержимому.
Крылья его трепетали в воздухе. Он превосходил самой природой, как воплощение рока, как сама длань, как копьё судьбы, он распорол ряды бойцов, стремительно и безумно. Словно ураган, словно буря, несущая в себе моря и скалы, налетевшая на детей, возившихся в песочнице. И пустыня, как песочница его, и армии как дети. Так он был велик.
И тело прижалось к телу, на остром и длинном его копье, и неслись они вместе с ним, впереди него, отдавая первыми свои жизни, как честь. И кричали они, и были услышаны.
И был он покоен и радостен, благодатью покрытый, под тонкими материями, укреплённый верой. И был он так точен и твёрд, как не может обычный муж. И летели капли, головами и частями тел, отрубленные его изогнутыми тяжёлыми мечами, в этом оазисе битвы и изобилии смертей. И восторгались, и восхищались всадники у его плеча и за его спиной, и ничто не могло их остановить. Ни стрела, ни копьё, ни меч, ни сердце и ни воля глупцов, вставших у них на пути.
Вот она, истинная их гонка, о которой они и не подозревали, о которой и не могли помыслить, полагая, что они и не находятся в промысле божьем. Это чудо. Настоящее чудо. Дружба сквозь миры и пространства. Дружба, облечённая в гонку сквозь астральный мир, сквозь материю, сквозь веру, к сердцу своему и восторгу… Это чудо. Как он промчался сквозь ряды всадников и пехотинцев к самому полководцу, к самому сердцу и учу армии вражеской. Это было чудо, прекрасное и ужасное, а те кто видел его, те кто выжил, не могли не прильнуть к нему, к этому прекрасному тонкому и неуловимому всаднику. Было в нём что-то необъяснимое, что-то загадочное и что-то настоящее, о чём прочие успели позабыть в жизни своей и на поле боя.
И мчались они, с верой и миром, в мире войны, и мчались они так близко, как только могли. Так быстро, как до того никто и вообразить не смел. Так ярко, что слепили глаза воинов, открывая ум их и сердце, забирая с собой в веру и колесо.
Ты взгляни, мчатся они и теперь… в бой. Вечные всадники, неистовые, своей верой, самой своей жизнью, под звёздами и луной.