Исходя из постановки слов утверждающей своевременность, естественность, доброжелательность и вместе с тем восторг радости от процесса написания, обворожительную в своём незримом воплощении, одним только присутствием, сопутственность всего происходящего, приносящую вдохновение при наличии профессионального устремления к совершенствованию в сфере и наличии времени в пути, между точками на карте, между пространствами мысли, пишу благоволящее моему следующему шагу, весьма определённому наличием конкретной обуви и её размера, шириной и силой движения, воплощением цели, проистекающей из самого этого движения, произведение. Сложносочинённое, во вступлении, но только чтобы лучше разобраться в тонких процессах создания и созидания из букв, алфавита, который невозможно отрицать самой глобальной и основополагающей формулой в коммуникации живого с жизнью, при наличии возможности его познать и формулировать.
Развлечься и повеселить читателя, при наличии у оного желания и готовности к погружению, в присутствии воодушевлённости и возвышенности к чтению, весьма нескладному и витиеватому в написании, но только для начала, чтобы предложить весьма определённую манеру изложения слов, не столько складывающих свои сочетания в смыслы, сколько проводящих к необходимому восприятию текста.
Вкусовщина и очень часто: чем проще, тем лучше.
Осень, говорят, наступила. Я это и так знаю, но всё равно соглашаюсь, как с явлением только открывшимся, вежливо улыбаясь, когда слышу о наступлении осени, и поддакиваю, даже сопереживаю волнениям, но не вовлекаясь сильно, сломя голову.
Наступила, и ничего полезного, вероятно, я в этой связи не изложу. Не прикладная литература, а, скорее, раскладная. Разложу немного этой осени на белое, чёрными буквами, и белыми буквами на чёрное, когда включится «ночной режим», чтобы выписаться и не носить колющее и клокочущее внутри писательское щекотание «неизложенного», как нестанцованное танцором, недолюбленное любовником или недоученное учёным. Не носить в сердце, и под ним, и над ним, чтобы ничего лишнего. Не собирать всякого «мусора» в голове, не оставлять, иначе мешать будет в написании основного и дельного.
Осень и «мусор», так уж раскладывается клавиатура. С темами определились, теперь перемещаемся до локации, нужна самая осенняя, привычная и понятная — городская улица, такая, прохладная и свежая, с мёртвыми отвалившимися от веток ствола листьями, приводящая, естественно и традиционно, в «Восточный парк».
Я его увидел, как впервые, парк этой осенью. Вот так бывает, например с человеком, когда смотришь на него, знаешь, привык давно, а он, вдруг, раскрывается. И парк в этом году раскрылся, осенью, впуская в себя простор и ширину, освободившись от жары насыщенной густой летней зеленью.
Увидел я парк, увидел в нём человека, натурально погружённого напополам в большой пластиковый мусорный контейнер, с крышкой. С открытой крышкой. Увидел и моя извечная, прекрасная и искалеченная подруга метафора, наотмашь хлестнула меня по лицу своей нежной ладонью: человек с мусоркой на голове; человек в мусорном ведре. Разве это не я? Разве не каждый, кто в этом парке. Разве нет? Конечно, обязательно, и до тех пор, пока свою голову из этого «мусорного ведра» не достану.
А ведь и не видно ничего, ни света Божьего, ни Мiра. Совершенно ничего не видно. Стены у самого лица, перед самым носом и мусор только... и пялишься, пялишься в эти стены из других жизней, «чужих», ограничиваешься, и так плохо всё, как-то не так. Мусор этот разглядываешь, и там и вон там тоже мусор, и как будто ничего хорошего нет, и только иллюзии нагромождений из страхов и болей, из ужаса и всего того скверного, что только можно в мусоре человеческом отыскать. Конечно ничего не видно, себя не видно, а пахнет как дурно это всё... И ничего, и всегда отыщешь ещё и ещё, в бачке чужого мусора на своей голове, совершенно не замечая, как он, уже собственный, валится тебе под ноги. Ведро перевёрнуто, и не видно уже ведра этотого, и ничего кроме ведра не видно. Слепота.
А снимешь, встряхниёшься, как соловей весной, как волк от росы утренней и может даже силы найдутся и моральный толк, прибрать за собой. Снимешь, а видно-то как! А дышать! А петь! А любить!
Осень, наступила. И просторы собственные безграничны, без ведра на голове. И сердце, оказывается, в груди есть. И мысли — они же собственные, как и чувства, как жизнь. И всё это прямо сейчас, среди наступившей на горло тёплому сентябрю Богини Осени.
И не хочу никаких вёдер на голове, да и не греют они, разве что кепку... Вот надену и пойду с осенью в ногу. Осень, она в отличии от полного любви сказочного лета, пленяющего жарой и «тяжестью», освобождает и внутреннее, внешне укутывая потеплее. И хладит и греет, и нам с ней по пути.