— Оставайся дома, и всё будет хорошо. Ты Даниэлу давно видел? — сын лишь надул губы и скрестил руки на могучей груди, — Сходи с друзьями, развейся!
— Да сколько можно? Одно и то же! Тут ничего нет! — Марио привычно вспыхнул и поднялся во весь рост, — Я хочу лучшей жизни! Я достоин большего, большего, чем это место! — он театрально поднял правую руку, напрягая мышцы, и вышел из гостиной, но не в дверь, а в распахнутое окно, во двор, перепрыгнув подоконник.
— Не смей никуда ехать, и точка! И майку надень! И сбрей уже… эту бороду, — закончила она в пустоту, склонив голову над столом, за готовкой. Материнское сердце никак не хотело всё это принимать, никак не хотело отпускать. Ни в коем случае.
Ранним вечером, после тренировки, старший тренер вышел из проёма завешенного шнурками, всех подозвал к себе и зачитал пять фамилий. Зал отгудел радостью и яростью, остыл, все затихли, он добавил:
— Значит вы, впятером, принесите фото 3х4, в понедельник, мне понадобится до соревнований.
— Но тренер…
— Что? Что не понятно? Ещё успеете сделать сегодня.
— Всё ясно.
— Всё понятно, тренер.
— Конечно сделаем!
— Всех поздравляю, выметайтесь отсюда. В понедельник без опозданий, бежим кросс. Фото не забудьте.
Зал снова зашумел, но уже иначе, тише, да, возмущённее, но добрее, счастливее. Тяжелая неделя позади.
— Сразу идём?
— Да, на выходных нам никто не сделает.
— Знаешь куда?
— Да, есть прекрасное местечко, и вы скоро поймёте, почему оно прекрасно.
— Рори, спроси Марио, он так и будет холодный? Или что?
— Рори, передай этому качку, что он сам остынет, если будет много вопросов задавать, и фото будет без него, не доберётся.
— Ах так?! Да я…
Несколько минут всеобщей возни, радостной, на грани серьёзной драки, но не переходящей. Умывание, сборы и бодрое шумное движение по узким старым улочкам, вприпрыжку, в прекрасное место. И скоро мы поймём, почему.
— Опять клеиться будешь?
Рори, без капли стеснения и грамма совести, запрыгнул на стойку, перекинул ноги на ту сторону и уселся прямо перед ней, уставившись в декольте.
— Нет, мы по делу, — холодно ответил Рори, своим пылающим лицом. Его глаза почти вытекли, прямо ей на горячую шею.
Так не разобрать, кто-то из них замычал, кто-то заскулил, выражая всеобщий восторг, любовь и тоску по этой прекрасной груди. Марио опять снял майку. Не приклеиться было просто невозможно. Сплошные гормоны и бесконечная весна в её глазах. Жарко. Кучка горячей крови подкатилась к стойке вслед за Рори.
— Спаси меня, мой Рорро!
— Спаси меня, где твоя шпага!
Она, не отводя глаз от него, придвинулась чуть ближе.
— Не обращай внимания, мы правда по делу, ты же умеешь, это… фотки делать, нам нужно, как это. А ну ка! Продемонстрируйте! Покажем, настоящую битву!
Друзья откатились назад и трое из них встали в боевые стойки, стараясь перекрыть друг друга, а Марио один, с голым торсом, стоял напротив них. Потом они перебежали на его сторону, шумно, с криками, образуя четвёрку.
Из подсобки выглянул владелец ателье, на секунду, никто не успел его рассмотреть.
— Понимешь? Нам нужно сделать фотку, как будто трое против четверых! А нас всего пятеро. Сделаешь?
— Нуу, можно. А какая она должна быть?
— Не знаю, ты фотограф, скажи, мы всё сделаем. В понедельник тренеру надо занести, иначе… лучше занести.
— Ну хорошо, только я сегодня не успею, нужно повозиться…
— Спаси нас, очень надо!
— Спаси! Умоляем! Святая Паула! — зашумели друзья.
Рори наклонился к ней ещё ближе, и долго шептал что-то. Она, никак не меняясь в лице, ответила:
— Но завтра вечером идём в «único», я из-за тебя вечер пятницы угроблю, ничего не говори, — она перекинула его ноги обратно через стойку (он слегка поддался), подняла её вверх, открывая себе проход, выгнала всех на улицу, перевернула табличку на двери и исчезла внутри. Через минуту, после крика: «у меня заказ, папа, не жди», она вышла с фотоаппаратом.
К понедельнику, естественно, всё было готово. Даже больше. Как заказывали: и на фоне фонтана, и на фоне вывески любимого зала, и на пляже. Несколько вариантов высокохудожественной постановки «трое на четверых», с разными версиями прифотошопленных по обе стороны друзей, чтобы тренер смог выбрать подходящую. Фотографии обошлись очень дорого, но это того стоило, выходные прошли великолепно.
Я не сильно разбираюсь в испанском мате, но даже самому искушённому в политических выражениях бланкос, такого не снилось. Весь «голый» пригород это слышал. Документы к обеду готовы не были, без нужных фотографий, а этими, высокохудожественными, осталось только прикурить.
Рори, совершенно счастливого, уже ничто не могло расстроить:
— Марио, ты с нами едешь на кубок? Чего вдруг, решил человеком стать, поддержать любимую команду?
— Да, очень жду, у меня там как раз дела… а вместе веселее.
— А, ясно, и кто она? — схватил он друга за шею.
— Да никто, там тётушка…
— Тётушка? Это интересно, не ожидал от тебя.
— Да отстань ты, идиот, реально тётушка моя, родственница, она замужем знаешь за кем? Хочу наведаться, там, в общем, работу хочу, ехать надо.
— А мы то думаем, что за дурак местное вино за 90 евро покупает, как турист, а тебе для дела, значит… а он курит?
— Не знаю…
— Ну, тут сигары нужны!
— Думаешь?
— Пойдём у деда, у Патрика дед, у него точно сигары хорошие есть.
— У Патрика? Это у которого сестра…
— Да-да, не бери в голову, отличный парень, точно поможет нам.
И он помог. Рори, почти сразу, куда-то пропал. Марио пришлось договариваться и объясняться самому. Дед долго их с Патриком нравоучал, рассказывал истории и расспрашивал, что, тоже, было ценой весьма сносной. Получив много напутствий, Марио получил и заветные сигары. К вечеру, когда он вернулся домой, его мать, естественно, уже знала что он, всё-таки, едет.
Не будем заострять внимание, оставим и вовсе без него, тихие семейные разборки и выяснения отношений несложившихся, где каждая боль правее. На следующий день, в середине рабочей недели, вечером после тренировки, Марио с друзьями ехал на игру за кубок короля, поддержать команду, но о команде он не думал, даже захваченный общей тенью, сливаясь в экстазе с толпой, по дороге на стадион. Он думал о мужчине, дальнем родственнике, стремясь заместить фигуру пассивного и отстранённого отца, не в состоянии самостоятельно покинуть материнский очаг. Он не заметил, как они добрались, не заметил как шли шествием на стадион, почти и не заметил стычки, которые иногда случаются, ничего примечательного.
Вино и сигары остались целы, в машине одного из приятелей и, когда он позвонил в звонок на воротах, он точно знал, что его ждут, он предвкушал и надеялся, тянулся. Ворота открылись, он не узнал помятого старика, с разбитым носом, открывшего ему дверь. А старик его узнал, пусть Марио и был в майке.